Протоиерей Михаил Фортунато: «Забудь, что ты дирижер»

1

 Дирижирование и регентование? Дирижирование или регентование? Это принципиальный вопрос или выдуманная проблема? Ставит ли этот вопрос кто-нибудь из сегодняшних регентов, и если ставит, то как разрешает на практике? Что более подходяще на клиросе по мнению опытных регентов-практиков?

Смотрите, сколько вопросов?

Ответ – в личной практике, с одной стороны, в опыте предшественников, с другой, и в понимании сути церковного пения, его природы и назначения. Если мы говорим о богослужебном пении, как искусстве, то должны понимать, что пение осуществляется в храме посредством инструмента – хора. Т.е. суммы голосов, иначе говоря суммы унисонов, суммы голосовых инструментов, поскольку каждый певчий – это инструмент. Хор в целом – это также инструмент. А раз есть инструмент, то должна быть техника игры на нем, должны быть приемы управления инструментом, должна быть технология создания, конструирования инструмента, а потом и управления им.

Назначение богослужебного пения – совершение богослужения посредством пения. Мы совершаем богослужение, творим службу Богу. Мы обращаемся к Богу, просим Его, хвалим Бога и Его Пречистую Матерь, просим святых о заступничестве. Обо всем этом поется в богослужебных текстах, которые кладутся в основу различных певческих, а теперь уже и музыкальных форм. Причем тексты распеваются хором – инструментом, который имеет свою специфику, свои средства выразительности и т.д. 

Итак, основное положение богослужебного пения: мы не наслаждаемся пением, а употребляем его к делу. Не любуемся музыкальными красотами, не обращаем внимание на музыкальные эффекты, хоровые штрихи, артикуляцию и хоровые краски, не следим за развитием формы – мы следим за ходом службы, а это совершенно иная ситуация. Здесь даже случающиеся по ходу службы ошибки в пении – вещи другого порядка. Они должны оцениваться с точки зрения хода службы, а не с позиций художественного несовершенства хора. Помню разговор со священником: «Евгений Святославович, ваше пение иногда совсем даже несовершенно. Но такое оно гораздо ближе к богослужению, чем если бы оно совсем не имело ошибок. В ваших ошибках я вижу как бы достоинство, а не недостаток. Пение Вашего хора живое, человеческое, и в нем я вижу искусство службы, а не искусство чисто музыкальное». Такая оценка не только памятна. Я ее воспринимаю как единственно верную в принципе. 

Итак, регент на службе должен регентовать, а не дирижировать. Дело ли только в термине или здесь есть принципиальное различие?

Под дирижированием профессора хорового искусства и педагогики определяют систему или комплекс выработанных академической наукой приемов, жестов, которые призваны направлять хор или оркестр по «карте» музыкального произведения. Причем отметим, что отечественная хоровая педагогика сложилась относительно недавно – в 1920-30 годы, и толчком к ее осознанию и формированию послужила регентская деятельность выдающихся регентов XIX и XX веков: В.С. Орлова и его учеников П.Г. Чеснокова, Н.М. Данилина, М.Г. Климова. Т.е. светское дирижирование пошло от клиросного управления хором. Те приемы и жесты, которые были отработаны в регентской практике, стали фундаментом обучения и применения в области светской музыки, в том числе и для исполнения церковной музыки. Но мы ведь определили, что церковное пение и музыка – это две близкие, схожие области, но отличающиеся принципиальными положениями и понятиями. Как же быть? 

Является ли богослужение музыкальным произведением или музыкально-драматическим произведением? Нет. Можно сказать, что в  богослужении есть монологи (молитвы священника), диалоги (ектеньи и ответы хоры), ансамбли (традиционные трио, исполняющие Исполла, Да исправится молитва моя и др.), есть хоровые части (Единородный Сыне, Хвалите Имя Господне, Великое славословие и т.д.), есть речитатив (читок в хоре, диаконские прошения), есть большой музыкальный элемент – собственно церковное пение, но свести богослужение к драме или музыке нельзя. Музыкальное произведение – единство формы и содержания, заданные творцом этого произведения, его автором – композитором. Богослужение – обращение к Творцу, создателю всего существующего на Земле и на Небе. В музыкальном произведении практически всегда на первом месте стоит музыка. В богослужении – священный текст: евангельские повествования, крупные разделы стихир, канон, гимнография, псалтырь – т.е. текст в службе является всегда основой, а не источником творческого вдохновения. Слово в службе всегда на первом месте и это не подвергается никакому сомнению. В этом принципиальная разница между музыкальным произведением и богослужением. А значит для управления регентам, как совершителям богослужения, необходимы какие-то иные приемы и жесты, которые бы своими, особыми способами направляли хор. Не забудем, что раньше, в древности русское богослужение не знало разделения на хор и народ. Хор и был народом, а народ хором и называли это ликом. Пели все, что соответствовало сути и смыслу Божественной Литургии – быть общим делом, вовлекать в богослужение всех присутствующих. Во вселенском масштабе литургия – соединение Небесного с Земным. 

С выделением хора в отдельный организм, в отдельную касту особо подготовленных людей-певцов, Божественная Литургия в какой-то степени перестала быть общим делом, как не кощунственно это звучит на первый взгляд. А разве нет? Говорят: хор поет – народ молится. Звучит странно, но так не только говорят, так есть на самом деле. Как это понимать? Значит, хор не молится?

2

Наши далекие предки, установившие правила, по которым хор выделялся из прихода, а певчие хора особым образом обучались искусству пения, знанию гласов и обихода в целом, это они заложили «бомбу» под здание Церкви, единое и неделимое раньше, и поделенное ныне. Когда народу запретили петь или он не смог петь в силу усложнения пения, то этот народ стал слушателем, а не совершителем, т.е. пассивным участником. Хорошо, если народ знал напевы, знал порядок службы и мог хотя бы частично подпевать хору, но было немало такого, где народ никак не мог следовать за хором. Мало того, ему запрещали подпевать хору, т.е. народ отлучали от совершения богослужения – гласно – негласно, явно – неявно, но так происходило. Возьмем XVIII век: время формирования и расцвета духовного концерта в России. Каким образом мог народ подпевать Придворной певческой капелле при исполнении концертов Бортнянского, Веделя, Калашникова, которые были сочинены по образцу западных композиций на 8, 12, 16, 24 или 48 голосов?

3

 Теперь остановимся на практическом вопросе – на дирижерской схеме. Насколько она уместна на клиросе? Помогает ли схема отразить главные моменты, без которых церковное пение будет подвергаться перерождению в светское искусство? Способен ли регент, использующий дирижерскую схему, помочь хору в читке, в распеве, т.е. в главных понятиях и областях практического использования конкретных певческих элементов?

Протоиерей Михаил Фортунато, в юности боготворивший великого русского дирижера С.А. Кусевицкого, учившийся у него и других выдающихся дирижеров ХХ столетия как на высоких примерах дирижерского искусства, подражавший им, однозначно говорит – нет, дирижерская схема никак не подходит к церковному хору, она не способна отразить все необходимые моменты обиходного пения при несимметричных размерах. Она даже не нужна при исполнении таких песнопений, как Херувимские песни, Милость мира или задостойники, которые сочинены композиторами в симметричных размерах – на 2/4 и на 4/4. Отец Михаил избегал дирижерских схем не потому, что не владел ими, а потому, что был убежден, что для управления церковным хором требуются иные жесты. И он разработал для себя собственную систему жестов, которую описала Н.В. Балуева (Регентский жест). 

По-иному относятся к дирижерской схеме другие регенты. Скажем, Е.С. Кустовский. Он не только не отрицает, но наоборот придерживается схемы. Он считает, что схема не мешает ему выразить и смысл, и темп, и красоту песнопения.

Т.И. Королева отрицает схему, поскольку считает дирижирование и регентование противоположными явлениями.

А.М. Рудневский – придерживается схемы, но ему трудно ее не придерживаться, поскольку он является преподавателем дирижирования в консерватории.

На самом деле регенты по-разному относятся к схеме потому, что по-разному воспринимают богослужение. Они находятся в разных богослужебно-стилистических контекстах (кафедральный собор/приход/монастырь). 

Регентский жест

Я наблюдал отца Михаила Фортунато начиная с 1992 г. вплоть до весны 2002 г., когда принял от него митрополичий хор Успенского собора в Лондоне. В его регентском жесте было все: ауфтакты, точки, кантилена, разнообразные штрихи и динамика, движение и остановки. Интересно, что из практического опыта у о. Михаила проявилось потрясающее совпадение с жестом великого регента Синодального хора В.С. Орлова, особенно в той части, когда требовались решительные остановки хора, когда требовалась вся дирижерская и регентская мощь в подготовке и показе кульминации. Решающая точка в руках о. Михаила возникала настолько ярко, что ее эффект бывал прочитан хором совершенно однозначно: сила и яркость кульминации были блестяще подготовлены регентом. Хор шел к кульминации ровно усиливая звук или резко и внезапно, как того требовал замысел регента. Когда я впервые заметил это у о. Михаила (1992-93г.) и сказал ему об этом совпадении, он удивился, рассмеялся и обрадовался: «Значит, и я кое-что понимаю в регентском деле, если у меня обнаружилась такая связь с Орловым. Он был великий регент Синодального хора и мне приятно, что у нас нашлось нечто общее и такое важное. Ведь я никогда не видел его управление и не знал о его дирижерском жесте». 

Наблюдая на клиросе за о. Михаилом и участвуя в пении хора под его управлением, я каждый раз поражался экономности и предельной точности его регентского показа. Хор целиком находился в надежных руках регента, который своим жестом предупреждал о всех встречающихся певческих «рифах, мелях и ухабах». Отец Михаил любил и владел «регентским слаломом», безошибочно находя кратчайший и вернейший путь к цели. Органичность регентского жеста и контекста службы в целом или конкретного песнопения были им продуманы и выверены до мельчайших деталей. Жест о. Михаила был высшей школой регентского мастерства, хотя певчие его хора говорили мне, что к жесту своего регента они привыкали длительное время.

Совершенно иначе действовал учитель протоиерея Михаила Фортунато Николай Михайлович Осоргин. Его регентское служение на клиросе Сергиевского подворья в Париже выработало свой жест: минимальный показ, незаметная со стороны рука. Уверенность в своем хоре, с которым Н.М. Осоргин работал с 1950 г. по 2007 г., позволяла ему обходиться одним взглядом, кивком. При пении групп стихир или тропарей Н.М. Осоргин управлял небольшой указкой, направляя ее на текст, указывая читок, остановки, распев. Таким образом у певчих был единый вектор общехорового взгляда на тот лист с текстом, который лежал на регентском аналое. Внимание хора было общим и не рассредоточивалось по нотным листкам. Боковым зрением каждый певчий видел руку или указку регента, все делалось одномоментно и сразу. Учительство Н.М. Осоргина по отношению к о. Михаилу Фортунато сказалось на многих вещах: использование только одного текста; предельная экономия жеста, выразительность руки в церковном смысле: жест – знак, символ, призыв, прошение, вопрошание и т.д. И тем не менее у Осоргина в моменты кульминации или остановок я наблюдал тот же мощный бросок руки вниз в точку опоры, чему повиновался его хор, как бы велик он ни был.  

О жесте предшественника о. Михаила Фортунато на клиросе в Успенском соборе в Лондоне Михаила Ивановича Феокритова мне рассказывали старые певчие лондонского хора, которые будучи совсем юными, пели у него. Феокритов был учеником Касторского, который в свою очередь учился у Римского–Корсакова. У Феокритова было больше схемы, больше того, что называют академическим дирижированием. Его жест был ясен и понятен певчим, он отражал все необходимое с точки зрения хороуправления, хорозвучания: темп, динамику, штрихи, характер, но иными способами. Увидя меня, они говорили, что между Феокритовым и мною есть сходство. 

Современные регенты придерживаются разных точек зрения.

• Евгений Сергеевич Кустовский (регент храма Трех Святителей) говорит, что дирижирование и регентование – по сути схожие понятия. Что регенту необходима академическая школа, которая дает умение выразить музыкальную мысль рукой. Схема – не помеха.
• Илья Александрович Красовицкий (регент храма Благовещения в Петровском парке и свт. Митрофания Воронежского) – учиться дирижированию надо, надо идти от смысла песнопения и жест приспосабливать к нуждам хора и конкретного песнопения.
• Татьяна Ивановна Королева (регент храма свт. Никлая в Кузнецкой слободе) – дирижирование и регентование – принципиально отличные друг от друга дисциплины. Регентование – творчество. Дирижирование – удел консерватории и светского искусства.
• Архимандрит Роман (Красовский) (регент Свято-Троицкого монастыря с 1980-х по 2013 в Джорданвиле, США) – регент – это 20 % таланта, а остальное – дипломатия. Жест о. Романа вполне может быть назван академическим. Он убедителен, он не абстрактен, он понятен и доходчив.
• Монахиня Иулиания (Денисова) (регент Праздничного хора Свято-Елизаветинского монастыря в Минске) – она в прошлом теоретик, начавшая дирижировать и управлять хором в зрелом возрасте. Большая природная музыкальность позволяет м. Иулиании находить правильные жесты в границах светского дирижирования.
• Протодиакон Александр Кедров (регент Свято-Александра-Невского собора в Париже) – учился богословию, пению, практике управления хором у Н.М. Осоргина, Е.И. Евца и В.Е. Евца. В своей практической деятельности идет от ощущения звука, от досконального знания партитуры, от понимания смысла церковного слова.
• Александр Семенов (регент Подворья Оптиной Пустыни в Петербурге) – выпускник Петербургской консерватории как хормейстер и симфонический дирижер. Блестяще владеет школой академического дирижирования. Блестяще применяет дирижерский жест как основной на клиросе.
• Илья Борисович Толкачев (регент Храма Христа Спасителя в Москве) – регент-практик, последователь Н.В. Матвеева. Регентский жест – академически выверен, отточен.
• Алексей Александрович Пузаков (регент Синодального хора, храма Всех Скорбящих радосте в Москве) – регент-практик. Последователь Н.В. Матвеева. Великолепно владеет академической школой дирижирования. Идет от ощущения звука и красоты церковного песнопения. 
• Архимандрит Матфей (Мормыль) (регент Объединенного хора Духовных школ Троице-Сергиевой Лавры с 1960-х по 2009 г.) – регент-самоучка, с помощью своего регентского жеста добивался фантастических звучностей. Его жест всегда был направлен на выявление смысла и красоты церковного песнопения. Регентский жест о. Матфея – универсален и совершенен в силу глубокой церковности, всесторонним знаниям и огромному музыкальному таланту. Самой сильной стороной управления о. Матфея было исполнение стихир на богослужении. Здесь о. Матфей не имел себе равных среди великих регентов ХХ века вообще.

• ← О наемниках в церкви
• ↑ Статьи о регентах
• О традиции →