Размышления регента
Мысли вслух о главном
О ценности сохранения традиции
Всем понятно, что традицию надо сохранять, что это важно, что это корни и т.д. и т.п. Но, во-первых, традиции могут быть разные. Например, традиция партесного пения. Ей несколько веков, мы все, хотим мы или нет, являемся ее носителями, поскольку живем именно в ней, а не в традиции богослужебного пения. Но является ли она тем, что следует сохранять? Во-вторых, традиции могут быть порочными. Например, сокращение богослужения или наполнение его концертными номерами. Разве эти традиции стоит сохранять? Нет, от них следует отдаляться. Как? А вот это вопрос к властям предержащим, хотя даже и у них далеко не все получается из задуманного.
И все-таки, о каких традициях речь? Церковное пение должно быть богослужебным. Оно не должно являть собой область духовной музыки, где главенствует звук, хоровые особенности, художественная красота. Но как же без всего этого? Ведь в храме мы хотим слышать красивое пение, стройный хор, разнообразный репертуар. Все так, если мы подходим к церковному пению с точки зрения эстетического удовольствия. Богослужение – область совершенно иная по своей природе. Здесь нет места художественным категориям и оценкам. Богослужение – область соприкосновения человека с духовным миром, разговор с Богом посредством стояния перед Ним. Сам храм, его внутренний объем, свет паникадил, кадильный дым и ароматы, обрядовые действия, облачения священнослужителей, иконы, свечи и лампады, собравшийся народ являются единым образом и собранием, в котором мы видим отражение Горнего мира. Но что же здесь главное? А главное здесь то, что я умышленно пока не назвал – это сама служба, совершаемая действием, молитвой, чтением и пением. Вот то, что составляет самое существенное. Можно служить в лесу или пустыни, не имея церковных стен и хоросов, иконостаса, кадила, дорогих облачений, сонма священнослужителей с архиереями во главе, не иметь серебряных кадил и подсвечников, специальных ароматов, но служба все равно будет совершаться действием, молитвой, чтением и пением. Вся наша православная служба есть пение, ведь и читаем мы нараспев. Вот, то, что заслуживает передачи, сохранения и продолжения.
Значит наше первейшее стремление должно быть обращено к постижению основ богослужебного пения. Кто-то скажет – назад к знаменному распеву? Спрошу – а способны ли мы жить в духе знаменного распева? Не только знать его и петь, но жить в его ритме, в его образе, носить в себе его смысловые знаки. Нет!
Церковь давно уже приняла и воцерковила обиходную гармонию, а значит призывает нас не искать и не выдумывать новые пути, а только лишь постигать то, что дано, что отложилось, как церковно-певческий богослужебный обиход. В нем наше истинное богатство. Все остальное либо ближе к нему, либо дальше. Вся наша отечественная классическая хоровая духовно-музыкальная литература, звучащая в церкви, есть наполнение обиходных «лекал» усложненными музыкальными формами и средствами музыкальной выразительности: мелодиями и подголосками, гармониями, динамикой, метро-ритмами и прочими изысками. В богослужебном пении изысков нет и не может быть. Его основа – знак, символ, образ, заключенный в Божественном слове, в богослужебных текстах. Они неизменны, но они переменчивы, вариативны при соприкосновении с певческим элементом. Именно он – певческий элемент в виде попевок, мелодических ходов, гармонии, штриховой артикуляции и создают неповторимость звучания слова. Но первично оно – слово церковного текста!
Понятно, что сохранять традицию, передавать ее способны не книги, не нотные сборники, а люди – живые носители традиции. В них уникальность, и они являются самой ценной составляющей этого процесса – передачи традиции. Причем, в церковном пении передача происходит устным путем, от учителя к ученику. Именно так поступал М.М. Осоргин, передавший певческое дело на Сергиевском подворье в Париже своему сыну Н.М. Осоргину. Так же поступил М.И. Феокритов – регент Успенского собора в Лондоне, оставивший колоссальное певческое наследие своему зятю протоиерею Михаилу Фортунато. Подобным образом поступил сам о. Михаил, в течение восьми месяцев учивший меня. Так поступали регенты собора Александра Невского в Париже – от В.Ф. Кибальчина дело переходило к Н.П. Афонскому, от него к П.В. Спасскому, от него к Е.И. и В.Е. Евцу, а теперь к протодиакону А. Кедрову. Почему же в России практически нет преемственности? Естественной передачи от одного регента к другому. Смена регентов – вопрос увольнения одного и принятия другого, т.е. вопрос отдела кадров, а не клира, прихода и хора. А раз нет передачи, то нет и преемственности. Вот и болтает всех из стороны в сторону, от знаменного распева к модернизму, от одной любительщины к другой.
Проект «Русские регенты. Объединение», поддержанный Президентским фондом культурных инициатив, нацелен именно на преемственность и возможен только в одном случае, если носителями традиции являются регенты/хормейстеры, специалисты в области богослужебного пения, а не духовной музыки. В этом залог успеха, причем единственный залог. Здесь нет компромиссов, потому что богослужебное пение так же отличается от духовной музыки, как отличаются друг от друга день и ночь, белое от черного, светлое от темного. Надо только развить в себе это чувство богослужебности, сопричастности службе, а не концерту. В этом все дело. Надо воспитывать в себе церковное чувство, которое не обманет и не позволит подменять одно другим.
Евгений Тугаринов, руководитель проекта "Русские регенты. Объединение"