«Этот хор вся Москва знает, и все уважают Ф.А. Багрецова как регента с большим знанием дела и с чистым вкусом, при котором он так умеет совместить искусство со строгими духовными требованиями нашего православного богослужения и с глубоким содержанием наших церковных песнопений».¹

---

Московский синодальный хор и его регент В.С. Орлов по праву считаются явлением в русском церковном искусстве. Но, вероятно, истоки формирования регентского искусства Орлова восходят к фигуре Ф.А. Багрецова и к тем традициям, которые в Москве были связаны с его именем. В жизни обоих регентов мы можем найти немало общего. Как и Орлов Багрецов происходил из семьи псаломщика, рано оставил отчий дом и был определен в Заиконоспасское училище в Москве, где пробыл год. Выйдя из училища, он поступил в штат малолетних певчих Чудова монастыря и скоро стал солистом-исполатчиком. Пареллельно частным образом изучал теорию музыки, композицию, учился игре на скрипке, инструменте необходимом в то время каждому регенту. По окончании учения ему была доверена часть хора Чудова монастыря, которая, как образцовая, приглашалась в другие монастыри для пения за богослужением и в духовных концертах. Немаловажным фактором была «композиторская жилка», рано проявившаяся в нем – регент, который умел «композировать», делать переложения для разных составов, имел преимущество перед конкурентами. Так, оставаясь одним из помощников старшего регента братского хора Чудова монастыря, Ф.А. Багрецов был хорошо известен московскому владыке – митрополиту Филарету (Дроздову), знатоку и любителю церковного пения, опекавшего чудовских певчих. Все это привело к тому, что в 1840 г. митрополит Филарет назначил Ф.А. Багрецова старшим регентом монастырского хора, а было ему только 28 лет от роду. Заметим, что Орлов был назначен регентом Синодального хора в 29 лет.

С назначением Ф.А. Багрецова старшим регентом, за Чудовским хором стала закрепляться слава первого среди русских церковных хоров в Москве. Хор наперебой приглашали в московские храмы, требовали на купеческих свадьбах и похоронах, звали в аристократические дворцы и подмосковные барские усадьбы. Богослужения с участием Чудовских певчих под управлением Багрецова сопровождались «полным аншлагом» и были на контроле у полицмейстеров и градоначальников из-за большого скопления желающих насладиться церковным пением и возможных давок. После одного из выступлений безымянный почитатель писал Багрецову:

«Вчера к тебе мы собрались,

Пред нами вышел стройный хор,

И звуки чудные на небо понеслись,

А ими управлял один твой взор».

Что привлекало молящихся и слушателей духовных концертов в пении Чудовских певчих под управлением Ф.А. Багрецова? Правдивость, искренность выражения, вдохновенность исполнения, профессионализм дирижера.

«На ритм пьесы и на самые звуки, - замечали почитатели таланта Багрецова, - он смотрел как на слуг, необходимых для изображения всей глубины текста».

«Багрецов был вдохновенный дирижер, - писал корреспондент журнала «Семья». – Он умел вдохнуть жизнь в каждое сочинение, в каждый аккорд, умел сообщить свой художественный экстаз подведомственному хору, и тот прямо ударял по сердцам слушателей. В этом исполнении не только было все музыкально и технически совершенно, но все было одухотворено и прочувствовано. А достигалось это какими-то совсем ни для кого невидимыми средствами. Багрецов, как истинный благочестивый человек и сам стоял лицом к алтарю и певчим не позволял от него отвертываться в сторону регента. Дирижерские же его взмахи были доведены до минимума, до еле заметных движений руки, которые тем не менее, умели вдохновлять хор, делать из него, что было угодно даровитейшему регенту».

Этому вторил протопресвитер Успенского собора В.С. Марков: «Багрецов одарен был особенною святою искрою огня вдохновения, которая сообщалась от него и всем исполнителям церковных песнопений под его руководством».

Не то ли находили слушатели в исполнении Синодального хора под руководством Орлова? Вдохновение, молитвенность, сила и глубина смысла проинтонированного слова, продуманность трактовки, кристальная чистота интонации, красота певческого тона и гармоничность всех компонентов звучания хора, – эти качества, которые трудно перечислить во всей полноте, отмечались как самые характерные, новые для Москвы; они ставились в пример другим регентам как эталон русского церковного пения. Так воспринимали Орлова на рубеже XIX и XX веков.

Но несколькими десятилетиями раньше пишущие о церковном пении о Москве певческой почти не упоминали. Внимание обозревателей было сосредоточено на Придворной Капелле, на Петербурге, где работали приглашенные заморские композиторы-капельмейстеры или их российские последователи. Писали о торжественных царских богослужениях, о духовных концертах, о чудо-октавистах. Москва же смиренно пребывала в тени своего столичного соседа и только время от времени принимала «гостей-варягов», которых присылала Капелла для «исправления дел певческих, церковных». Предполагалось, что в Москве теперь уже нет своих регентов, духовных композиторов или их требовалось «подтянуть до уровня».

История сохранила полемику, в которую оказались вовлечены Управляющий Придворной Певческой Капеллой князь А.Ф. Львов и митрополит Московский Филарет (Дроздов). Первый приехал в Москву «для руководства и наставления», для подтверждения закрепленных за Капеллой всероссийских цензорских прав на печатание и исполнение церковной музыки. Второй всячески противодействовал исполнению предписаний Капеллы, стараясь «на подведомственном ему пространстве» защитить простое русское клиросное пение от влияния иноземных, европейских, правильных гармоний. Дискуссия стала достоянием общественного мнения и даже нашла отражение в русской литературе.

«...служение генералу страшно не понравилось. Генерал счел, что все это надо исправить, и обозначил в самом вежливом письме к митрополиту Филарету, которое и было послано по адресу без лишнего раздумья...

Филарет одним глазом перечитывал письмо, как будто он забыл его содержание или только теперь хотел его усвоить, и наконец проговорил вслух следующие слова из этого письма:

- «Пение совершенно неправославное».

- Уверяю вас, ваше преосвященство.

- А вы знаете православное пение?

- Как же, владыка.

- Запойте же мне на восьмой глас «Господи, воззвах к Тебе».

- То есть, это чтобы я запел?

- Ну да, на восьмой глас.

- Я петь не умею.

- Не умеете, да вы, может быть, еще и гласов не знаете?

- Да, я гласов не знаю.

- А тоже мнения свои о православии подаете! Вот вам ваше письмо и прошу кланяться от меня генерал-губернатору».²

А вот – «Записки» А.Ф. Львова, в которых князь негодовал:

«Эти упрямые невежи не могли помириться с мыслию, что порядок церковного пения совершается не ими, а лицом духовенству не принадлежащим».³

На что митрополит Филарет отвечал в своих письмах:

«Господин директор Придворной капеллы прибыл в Москву, как видно из указа Св. Синода, для положения на ноты пения Успенского собора, Симонова и Донского монастырей. ... Моих певчих слушал он у меня часа два с половиною и о них, и о наших особенных напевах отозвался одобрительно: только потребовал, чтобы напевы сообщены были ему для просмотра и исправления некоторых, по его науке, неправильностей. Что прежние его положения (т.е. переложения – Е.Т.) точно сходны с церковным древним напевом, он продолжает уверять меня, но мое ухо не довольно покоряется уверению науки, а верит просто тому, что слышит».⁴

И в другом письме:

«Смирение посылает нам Бог в том, что генерал хочет всю церковь переучить пению по-своему. Если в Лавре поют хорошо; если там корень греческого пения, на что же хотеть вырвать сей корень и предлагать четырехголосное пение? Если дадите свои ноты, к ним приложат такую гармонию, что и не узнаете ваших нот и вашего напева. И когда вы скажете, что это не сходно с вашим прежним, то вам скажут, что гармония правильна и такою признает ее вся Европа. Поэтому лучше нам петь, как благословил доныне преподобный Сергий; ...»⁵

Как видим, не все храмы, а в особенности монастыри стремились исполнять высшие предписания, не все церковные деятели смотрели на богослужебное пение глазами столоначальника соответствующего департамента Святейшего Правительственного Синода. Так, П.И. Чайковский с восторгом говорил о слышанном им пении в Киево-Печерской Лавре:

«Там поют на свой древний лад, с соблюдением тысячелетних традиций, без нот, и, следовательно, без претензии на концертность, но зато, что это за самобытное, оригинальное и иногда величественно-прекрасное богослужебное пение!» (Чайковский М. Жизнь П.И. чайковского. М., Лейпциг, 1902. Т.2, с. 491)

Вся эта полемика разгорелась в то время, когда в «отсталой, варварской» Москве гремел хор Чудова монастыря под управлением Ф.А. Багрецова. И митрополичьи «мои певчие», упомянутые святителем Филаретом, – это именно певчие Багрецова.

---

• ← Комаров Виктор Степанович
• ↑ Статьи о регентах
• Слово и звук →